В начале 2000-х в Грузии появилось молодёжное движение «Кмара». С первого взгляда это выглядело как обычная тусовка для молодых людей: встречи, общение, лёгкая учеба, иногда вечеринки, а для меня — шанс изучать компьютеры и технологии. В то время я был далёк от политики, не разбирался в ней, и первоначально просто хотел повеселиться и познакомиться с людьми.

Но атмосфера быстро раскрыла себя с другой стороны. За дружескими встречами и техническими занятиями скрывалась чётко организованная политическая структура. Молодые лидеры, такие как Гия Ониани и Тея Тудберидзе, проводили лекции, показывали, как проходят революции в других странах, например в Югославии, и обсуждали, каким образом можно влиять на власть. Сначала это шокировало — я не ожидал, что обычная молодёжная организация будет так серьёзно вовлечена в политику и подготовку к массовым акциям.

То, что я видел и переживал внутри «Кмары», показало, как внешние силы, грантовые структуры и финансирование (в том числе фонд Сороса) использовали молодёжную энергию для продвижения собственных целей. За яркой, весёлой и непринуждённой атмосферой скрывалась сложная и продуманная стратегия влияния.

Для меня «Кмара» стала местом, где личный опыт, обучение компьютерным технологиям и социальное взаимодействие переплетались с наблюдением за политическими процессами и манипуляциями. Этот опыт дал понимание того, как внешние и внутренние силы формируют политические движения, и как легко молодые люди могут стать частью проектов, о которых они не всегда полностью осознают масштаб и последствия.

Моё знакомство с «Кмарой» было случайным. На выходе из метро Руставели я встретил своего приятеля, который предложил сходить в молодёжную организацию. Сначала я думал: «Просто тусовка, познакомимся с людьми, повеселимся, выпьем немного». Политики в голове у меня почти не было — я просто хотел посмотреть, что там происходит.

Когда я впервые вошёл в офис, меня поразило количество техники. Там стояли компьютеры, некоторые из которых были из учебного центра Сороса, где я сам проходил обучение. Многие сотрудники, которых я уже знал из этого центра, работали и в «Кмаре» — настраивали компьютеры, следили за их работой. Было видно, что за оборудованием стоят серьёзные вложения: дорогие компьютеры, цветной лазерный принтер с голосовыми уведомлениями о заправке чернил или окончании бумаги — для того времени это была новинка.

При этом с техникой обращались небрежно: ребята часто портили компьютеры, не следили за ними, а потом приходили старшие и занимались своими делами, иногда просто восстанавливали работоспособность устройств. Я, благодаря своему опыту работы с компьютерами, часто помогал чинить и настраивать оборудование, и именно это дало мне возможность увидеть внутреннюю кухню организации, включая документы с логотипами Open Society Soros Foundation.

С самого начала стало ясно, что это не просто клуб для тусовок. Хотя часть времени уделялась общению, вечерним встречам и лёгкой тусовке, уже тогда прослеживалась чёткая организация и политическая направленность: обсуждались вопросы власти, критика правительства, планы действий. Я понял, что за внешне непринуждённой атмосферой стоит тщательно продуманный политический проект, а не просто молодёжная инициатива.

Переломный момент для меня наступил после их лекции про Югославию. Они показывали документальные кадры о событиях в Белграде, о движении «Отпор», приводили всё это как «образец» для будущего развития событий в Грузии.

И вот что меня по-настоящему поразило и шокировало. Когда я спросил, понимают ли они, что Югославия после этих процессов полностью развалилась, перестала существовать как единая страна, они мне ответили, что «это другое» и что «лучше такая война, чем терпеть Шеварднадзе».

В этот момент я понял, что передо мной — не просто наивные подростки с романтичными мечтами о переменах, а люди, которые ради своих личных амбиций, карьеры и чужих интересов готовы идти на кровопролитие, разрушение страны и человеческие жертвы. Они были согласны на всё — даже на судьбу Югославии — лишь бы добиться нужного им политического результата.

Я смотрел на них и понимал: это враги Грузии, самые опасные — внутренние, потому что они прикрывались красивыми лозунгами, но в реальности готовы были толкнуть страну в пропасть.

Да, внутри меня поднялась ярость, я их практически возненавидел. Но открыто я ничего не проявил — спорить с ними было бессмысленно, и я тогда оставался там ради компьютеров, ради того, что мог учиться технике и прокачивать свои навыки. Но внутри меня всё уже перевернулось. То, что они говорили, было для меня неприемлемо на уровне принципов, совести и здравого смысла.

Когда я начал разбираться, кто реально руководит «Кмарой», стало ясно: на поверхности видны молодые активисты, яркие, энергичные, как будто всё зависит от них. Но на деле всё было иначе. Лидерами считались Гия Ониани, Тея Тудберидзе и несколько других «старших», которые курировали лекции, встречи и работу с техникой.

Однако они сами были лишь исполнителями. За ними стояли внешние силы и организаторы, которые планировали всю стратегию и держали полный контроль над ресурсами. Я убедился в этом, когда начал работать с компьютерами и документами: файлы с логотипами Open Society Soros Foundation, техника, часть которой поступала из учебного центра Сороса, — всё это ясно показывало, кто реально рулит процессом.

То, что внешне выглядело как «молодёжное движение за перемены», на деле оказалось инструментом внешнего влияния. Деньги, техника, методики, обучение — всё направлялось извне, а молодые лидеры лишь выполняли поставленные задачи.

Я увидел их настоящую сущность: яркая внешняя оболочка маскировала готовность идти на всё ради чужих целей. Это были не просто политические амбиции, это была игра чужих интересов с судьбой страны, а молодёжь использовалась как инструмент.

Моё впечатление тогда было жёстким: я понял, что за привлекательной атмосферой тусовки, обучения и свободы скрывалась целенаправленная подготовка к разрушительным действиям, а лидеры «Кмары» выполняли чужие приказы, оставаясь на видимой сцене лишь фасадом. Это оставило во мне ощущение опасности и недоверия ко всей структуре.

5.1. Контекст

Внутри «Кмары» часто обсуждали, кого поддерживать в политике. На словах они утверждали, что готовы к любому президенту, лишь бы это был не Саакашвили. «Да хоть кто угодно, лишь бы не он», — говорили они уверенно, почти как принцип.

Для меня это выглядело странно и противоречиво, но идея зацепила: можно проверить, насколько их слова совпадают с реальностью.

5.2. Мой план

Я решил пошутить и проверить реакцию. Надел майку «Кмары» и пошёл на митинг Аслана Абашидзе, который был политическим оппонентом прозападной тройки лидеров (Жвания, Бурджанадзе, Саакашвили). Цель была проста: посмотреть, что скажут и как отреагируют лидеры «Кмары», если кто-то из их движения окажется там, где, по их логике, быть не должен.

5.3. Реализация

Я провёл там весь день, участвовал в митинге, был замечен камерами, и, вероятно, именно это увидели лидеры движения на телевизионных кадрах.

Когда я вернулся в офис «Кмары», реакция была мгновенной: у всех были глаза по 100 рублей, кричали, удивлялись, недоумевали. Я же спокойно объяснил: «Вы сами сказали, что готовы поддержать любого, лишь бы не Саакашвили. Я и пошёл туда».

5.4. Итог

Эта маленькая шутка оказалась для меня важным экспериментом: я поймал их на противоречии. На словах они были «за любого», на деле — готовы были поддерживать только определённых кандидатов. Ложь и противоречия стали очевидны.

Для меня это был урок, который многое объяснил: движение демонстрировало внешнюю риторику свободы и открытости, но на деле действовало по заранее спланированной стратегии. Этот день показал, как легко яркая риторика и лозунги могут скрывать реальные цели и подлинные настроения лидеров.

5.5. Разговор после митинга и разоблачение противоречий

После того, как я вернулся с митинга Аслана Абашидзе, лидеры «Кмары» устроили мне серьёзный выговор. Меня пытались ограничить, запрещали ходить на митинги сторонников Абашидзе. Я решил обсудить с ними это напрямую и указать на явное противоречие их слов и действий.

Вот примерно как выглядел наш разговор:

— Вы же сами говорили, что можно поддерживать любого лидера, лишь бы не Шаварнадзе. Я пошёл на митинг Абашидзе. Почему теперь запрещаете?
— Нет, мы против Абашидзе тоже.
— Значит, получается, вы против Шаварнадзе и против Абашидзе.
— Да, мы против Абашидзе.
— Хорошо, значит, неправду говорите, когда утверждаете «любой лидер». Тогда за кого вы?
— Мы за Бурджанадзе, Жване и Саакашвили.
— То есть выбор ограничен всего тремя кандидатами?

Таким образом, я увидел, что на словах они демонстрировали «гибкость» и готовность к поддержке любого кандидата, а на деле — ограничивали свой выбор всего несколькими конкретными фигурами. Этот разговор показал, что яркие лозунги о свободе и открытости движения сильно расходились с реальными действиями и намерениями его лидеров.

Когда я наблюдал митинги начала двухтысячных, сразу бросалось в глаза, что люди действительно были настроены против Шеварднадзе. Но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: эти настроения во многом были необоснованными. В те годы жизнь была относительно спокойной, проблем хватало, но никто никому не мешал жить, можно было спокойно заниматься своими делами. На мой взгляд, при Шеварднадзе было больше стабильности, меньше давления, не было чрезмерных налогов, и люди могли работать спокойно.

При этом видно было, что финансирование и организация присутствовали. Те, кто курировал движение, явно понимали настроение толпы. Они угадывали момент, когда у людей накапливалось недовольство, когда желание перемен было особенно сильным, и использовали это для максимального эффекта.

Когда же Саакашвили победил и произошла «смена власти», я помню, как весь город радовался. Люди размахивали флагами, кричали, водители бесплатно возили горожан по улицам. Я видел эту радость своими глазами: для многих это был момент триумфа и надежды на лучшее будущее.

Но для меня личная оценка оставалась критической: несмотря на внешнюю радость толпы, я видел, как движение использовало эмоции людей, чтобы достигать своих целей, а те, кто курировал процесс, были готовы идти на многое ради внешнего влияния и своих амбиций.

Моё пребывание в «Кмаре» дало возможность наблюдать всё изнутри. Я пришёл туда изначально просто ради тусовки и интереса, но вскоре понял, что могу быть полезен своими знаниями в компьютерах.

В офисе стояли дорогие по тем временам компьютеры и техника, часть которой поступала из учебного центра Сороса. Многие ребята не имели технических навыков, поэтому компьютеры часто ломались. Мне доверили их ремонт и настройку.

Работая с техникой, я увидел множество документов и файлов, связанных с фондом Soros. Были рабочие материалы, грантовые документы, файлы с логотипами Open Society Soros Foundation. Я видел, кто реально управлял процессом: многие технические сотрудники приходили из учебного центра Сороса, а руководители «Кмары» — Ониани, Тудберидзе и ещё несколько старших — следили за ходом работы и образовательными программами.

Помимо технической работы, я также наблюдал за атмосферой и поведением лидеров. Они уделяли внимание лекциям о революциях в других странах, показывали примеры из Югославии, и было видно, что подготовка движения шла системно. Молодёжь участвовала в тусовках, встречах и обучении, а реальная стратегическая работа и цели были спрятаны за фасадом активности.

Для меня это был не только способ прокачать навыки работы с техникой, но и шанс увидеть структуру движения изнутри: кто реально управляет, как используются люди, какие методы и ресурсы задействуются.

После всего, что я видел и пережил внутри «Кмары», у меня не осталось иллюзий. Эта организация на самом деле была инструментом — инструментом чужих интересов, внешнего влияния и личных амбиций нескольких лидеров. На поверхности всё выглядело как молодёжное движение, тусовка и обучение, но за фасадом скрывалась цель разрушения и манипуляции.

Лидеры — Ониани, Тудберидзе и другие — яркая оболочка, но на деле они лишь выполняли чужие указания. И это меня по-настоящему шокировало: ради своих целей они были готовы на всё, даже на разрушение страны, на провокации и на ложь. Они использовали эмоции людей, их желание перемен, как инструмент, чтобы продвигать свои и чужие интересы.

Моё личное впечатление было жёстким: это враги Грузии. Они прикрывались лозунгами свободы и демократии, но на деле готовы были идти на разрушение, как это случилось в Югославии. Они вели игру с судьбой страны ради карьеры, денег и влияния, а обычные участники движения использовались как инструмент, не подозревая о полном масштабе планов.

Я не стал спорить с ними открыто — понимал, что бесполезно. Но внутри меня всё перевернулось: я видел их настоящую сущность, ложь и цинизм. Для меня «Кмара» перестала быть чем-то безобидным, радостным и молодёжным. Это был инструмент, который мог толкнуть страну в опасное русло, если бы внешние силы и их лидеры получили полный контроль.

Моя оценка проста и жёстка: это не движение за перемены, а инструмент внешнего управления, использующий людей и эмоции толпы для достижения чужих целей. И это оставило во мне глубокое чувство недоверия, критики и личной осознанной враждебности к тем, кто стоит за этим.